Прихожане они были самые что ни есть незаметные: мама и дочка. Екатерина и Людочка. А тогда я даже не знал их по имени. Храм посещали не часто, но регулярно: по праздникам, по воскресным дням, исповедовались кратко. А таких обычно не запоминаешь. Запоминаются те, кто требует к себе особого внимания, и те, которых посещают большие скорби. Не миновали скорби и эту, ничем с виду не примечательную семью.

В субботу вечером, когда я исповедовал, подошла ко мне маленькая девочка с бантиком на тоненькой косичке и неспешно, искренне, почти по взрослому исповедовала свои детские грехи, я уже хотел ее отпустить, но она подняла на меня большие серьезные глаза, и, сделав паузу, сообщила: "Нас учитель на уроках гипнотизирует".

Девочка рассказала историю, которая только на первый взгляд может показаться невероятной. С нового учебного года у них в классе ввели урок психологии. Вести эту так называемую психологию поручили какому-то мужчине, который вообще не имел права преподавать, но зато обладал редкими экстрасенсорными способностями и с их помощью обаял весь педагогический коллектив, по составу, как и повсюду в школах, в основном, женский. И таким образом легко получил доступ к детям.

На первом же уроке он испытал на детях свои чарования, введя весь класс в состояние гипноза. Причем под гипнозом дети не просто спали, но вели себя крайне безобразно. Они прыгали, кричали, конвульсивно дергались, все было приблизительно, как на сеансах Кашпировского, только еще пуще. А на Людочку гипнотические чары не подействовали, потому что она молилась. Она закрыла лицо, уши руками и только повторяла одну краткую молитву, запавшую ей в сердце: "Господи, помилуй мя, грешную". И учитель- экстрасенс не заметил, что она не заснула, не впала в транс. Люда оказалась единственным свидетелем этого урока, потому что другие дети после гипноза ничего не помнили. Она все рассказала дома маме, а мама повела девочку на исповедь. И вот стоим мы втроем и совещаемся, как нам быть. Я им посоветовал завтра вместе причаститься. Обратился я и к прихожанам с просьбой о молитве за Людмилу, случай был из ряда вон. В понедельник решено было пойти в школу.

На все недоуменные вопросы директор отвечала с неприязнью, в том смысле, что школа отделена от Церкви. Логики здесь не было никакой. Так что получился диалог, достойный пьесы абсурда.
-- Зачем вы позволяете калечить детей?
-- У нас Церковь отделена от государства, не вмешивайтесь куда не следует.
-- Проведение гипнотических экспериментов с детьми недопустимо, это не входит ни в какие программы.
-- В программы не входит Закон Божий, а мы проводим вполне научные психологические опыты, на уровне современных знаний.
-- Эти опыты губят душу.
-- Душа -- это тоже церковное понятие, а мы решили подправить биополя наших учеников, почистить чакры, расширить сферу ментального.>
Так отвечала эта сумрачная женщина. Из моего заступничества, конечно, ничего бы не вышло, если бы не помогла Людочка. Она рассказала все, что происходило на уроке. Как бесновались, кричали ее подружки, как у одного мальчика шла изо рта пена...

Психолог, доселе молчавший молодой человек с неестественно блестящими глазами, вдруг с жаром стал все отрицать. Маленький, с курчавыми черными волосами, он дергался от возбуждения, словно на пружинах. От каждого его слова, жеста, исходила какая-то неестественно сильная энергия. Он дернулся на пружинках в очередной раз, наконец, прочно утвердился на ногах и вперился в Людочку своими черными, колючими глазками-буравчиками.
-- Как не заснула?!
В голосе были и негодование, и обида, и угроза. Казалось, он хотел немедленно исправить оплошность и усыпить нежелательную свидетельницу и, если возможно, навсегда. Людочка от этого взгляда оцепенела, она смотрела на него и не могла отвести глаза.

Это нападение произошло так неожиданно, что и я растерялся. А потом, спохватившись, закрыл лицо девочки, положил ее голову себе на грудь: "Гипнотизируй меня, если хочешь, а от ребенка отстань". Я накрыл голову девочки нагрудным крестом. Взгляд гипнотизера уперся в золотой крест и стал медленно угасать.

Надо было спасать Людочку. Решено было доучиться четверть, а потом уж переходить в другую школу, может быть, в гимназию. Я обещал помочь. Уроки психологии были по вторникам, мы решили, что до начала урока Люда будет приходить в храм, причащаться и сразу после причастия идти на урок.

Так мы и делали... Людочка часто приходила в храм, не высказывала никакого безпокойства, никакого страха, а "психолог" оставил ее в покое. Она сидела на уроках безучастно, погруженная в молитву. Сделать что-то другое в этой ситуации мы не могли, мы оказались полностью безпомощны. Но кто-то невидимый быстро за нас все сделал.

Обращаться к общественности было безполезно. Газеты, телевидение -- все было полно той же бесовщины и растления. Гипнотизеры лезли из телеящика, как тараканы, один за другим, вся страна дергалась в каких-то гипнотических конвульсиях. С тех пор я часто себе представляю: посреди этой мистической чумы сидит где-то тихая девочка, закрыв глаза и уши, и молится. И ее неслышная молитва есть самый веский аргумент, а все остальное не имеет никакого значения.

Четверть еще не окончилась, как "психолог" исчез, так же неожиданно, как и появился. А к концу года опомнились и родители. Были шумные собрания, директора сняли. Приходили и ко мне, благодарили, но Закон Божий так и не разрешили вести.

Лев АЛАБИН
Газета "Татьянин День"